ЦУГЦВАНГ
Марго улыбнулась, пытаясь поймать за краешек одеяла ускользающую сонную сладость, и открыла глаза — жизнь показалась ей прекрасной. Именно здесь и сейчас ей было хо-ро-шо. В этой маленькой квартирке со смежными комнатами, где жила ее мама и куда она сама сбежала несколько дней назад, оставив на произвол судьбы большой дом и буйного мужа.
Маргарита встала, нашла в прихожей белые кроссовки и убрала их в шкаф. “Не нужны, — подумала она, — во-первых, потому что я куплю себе фиолетовые туфли, а во-вторых потому что теперь у меня есть Лошадь”. Она втянула носом манящий запах новоиспеченных блинчиков, доносящийся из кухни, опять улыбнулась и отправилась в ванную.
-Иди завтракать, душа моя, — крикнула мама из-за прикрытой на кухню двери, — тебе выезжать через полчаса, у тебя самолет уже бьет крыльями, так что поторапливайся.
Еще вчера Марго никуда не собиралась. Стоя перед зеркалом и намазывая толстым слоем мази Траумель большой свежий синяк на подбородке, она собиралась с мыслями, с чувствами, с остатками выносимого в последние годы мозга, с желанием разобраться, что же происходит с ней и с ее комфортным миром. Она искала того, кто сможет хотя бы объяснить, что в ее жизни не так. Она искала участия и поддержки, но кто мог ей их дать? Двум своим единственным подругам она ничего не рассказывала (на хрена им ее проблемы, когда своих хватает), маму жалела и не посвящала в подробности происходящего, психолог (пятый по счету за последние несколько лет) внимательно слушал ее, почти плакал вместе с ней и говорил, что она должна сама себя услышать и принять решение. Крутой совет принять решение, отличный, только какое-на-хер решение может принять человек, которому очень хочется повеситься на дорогой чешской люстре? Единственная ее поддержка пряталась между строк ежедневных и очень откровенных писем, которые она отправляла на другой конец города своему близкому другу, получая в ответ короткие, но очень важные для нее ответы со смайликами в конце. Но на ближайшие две недели эта призрачная связь была потеряна, поскольку получатель отбыл по делам в Лондон.
Явившись в ночи несколько дней назад в это убежище, Марго оккупировала мамину спальню, устроив на раскладном диване рабочий кабинет, где она, закрыв дверь, могла в любой удобный момент усесться писать, прислонившись спиной к стене и вытянув ноги. Маме ничего объяснять не надо было, она все прекрасно понимала. Много лет зная маргаритиного мужа, она научилась безошибочно определять причины ее визитов — если Марго приезжала к ней с ночевкой, значит опять был скандал, и опять крики, и, не дай бог, синяки. И значит опять она сбегала, иногда в чем была, без вещей, иногда на своей машине и с чемоданом, там уж как получится. И жалела дочь всегда, и переживала очень, и каждый раз, тяжело вздыхая, говорила: “Это никогда не закончится. Уходи от него, пожалуйста”. Маргарита кивала, жалела в свою очередь ее, они долго пили чай и разговаривали, а потом Марго уходила в свою комнату и не могла уснуть не в своей постели.
Неделя была не рабочая и Марго не надо было с утра нестись на Шаболовку в огромный ньюс-рум телевизионного федерального канала, где она работала шеф-редактором, неся ответственность за тексты и съемки 15 молодых и не всегда грамотных журналистов. Она спала до 10, а то и до 11, а потом в отчаянии и растерянности тупо сидела перед пустым экраном ноутбука. Брала «Учебник для женщин, подвергающихся насилию», выписанный с Амазоном из Америки, читала несколько страниц, пытаясь уложить в голове хотя бы несколько фраз, закрывала глаза и ясно чувствовала, что измучена и пуста, что ни на что сейчас не годится, что срочно должна сделать хоть что-нибудь. Только что именно сделать, она не знала.
Тоска и чувство безысходности обездвижили ее, нарушив связи между телом, душой и разумом, как будто посадили ее перед шахматной доской с 4 оставшимися фигурами и принуждали сделать ход, который в любом случае, и она знала это, приведет к ухудшению ее позиции.
Сегодня этот адский жизненный цугцванг (а только этим задиристым словом можно было назвать сложившуюся ситуацию) подсказал самый короткий путь — она отправилась в магазин, купила бутылку любимого Амароне и напилась в одиночку. А потом, глядя пустыми глазами в большие и красные телевизионные рты невест из “Давай поженимся”, вдруг приняла решение. Неожиданное и неочевидное. Она решила просто остановиться. Убрать свои нежные руки с неизменным алым маникюром с поля боя и понаблюдать за собой, просто понаблюдать, понять, что на самом деле она сама хочет, послушать свои внутренности, проникнуть в свои слепые зоны, спросить своих демонов, какого хрена им не живется спокойно. А для этого ей необходимо было перенести свое тело в другие обстоятельства, к другим людям и в другой мир, а значит сбежать немного дальше московского района Строгино, где и жила ее мама.
