Наблюдать, разглядывать и записывать — вот она, самая большая моя любовь, моя страсть, моя супер-сила, мое сокровище, мое призвание, мое никому-не-отдам. Я могу часами отдаваться этому занятию и никогда не скучать. Обожаю. Сесть где-нибудь в кафе на кишащей людьми и пенными кружками площади, заказать бокал белого с газированной водой и тупо водить глазами вокруг, насколько шея позволяет голове поворачиваться.
— Шатц? — Гилберт осторожно тронул ее за руку. Маргарита вздрогнула от неожиданности, похоже, она выключилась из действительности, потому что последние несколько минут плавала в воспоминаниях, и еще потому что прежде никогда не слышала это обращение вживую, в письмах да, но вот так, голосом… Гилберт дотронулся до ее волос. — Ты со мной или нет? Где ты витаешь? Что с тобой наконец?
— Да, да, прости, задумалась, — она улыбнулась.
Маргарита смотрела на Гилберта и вспоминала, о чем думала все эти шесть месяцев пока они не виделись, что писала ему и что писала о нем. Однажды она решила, что может сделать его героем своей книги — таким ярким, необычным, непривычным и обращающим на себя внимание казался ей этот мужчина. Среди ее московского окружения таких не было. Она захотела его разгадать и потому начала описывать историю их знакомства, их переписки, их затаившихся чувств и всего, что все это время между ними НЕ происходило. Он ей просто был интересен как персонаж, тайну которого так хотелось постичь. И их отношения она расценивала скорее как эксперимент писателя, но не как роман. Ведь виртуальный роман нельзя назвать романом? Он вроде как есть и вроде его нет. Роман, который должен родить роман…
-А почему ты называешь меня “шатц”? Что это значит? — спросила вдруг она. Гилберт ласково посмотрел на нее и улыбнулся.
-Шатц — это мое самое любимое слово. Как “sweet heart” в английском. Так в Германии называют своих возлюбленных, дорогих, очень близких, тех, которых боятся потерять. Шатц — это как сокровище.
Марго вдруг почувствовала жжение в груди, такое предательски знакомое и сейчас совершенно неуместное — еще не хватало расплакаться прямо здесь, вот будет номер. Она быстро опустила глаза, чтобы скрыть подкатившие к свободе слезы. У нее никогда не было ласковых имен, муж не называл ее иначе как по имени, да и то в критических ситуациях, при людях, или когда ему что-то было нужно. Обычно же обращался просто — “ты”. Она не знала, как чувствуют себя “солнышки”, “заи”, “котики”, “малыши”, она часто посмеивалась над теми парами, которые называли так друг друга, но еще чаще хотела оказаться в их шкуре. И вот теперь это трепетное “шатц”, оказавшееся таким ласковым, просто сбило ее с ног, обошло ее, мастерски обыграло, добавило в придуманного ею персонажа новую черту, новую характеристику и новое имя. Шатц, похожее на русское “щастье”… Сокровище. Уххх, класс! Звучит как натянутая струна. От души к душе. Тонкая, крепкая и звонкая. И так хочется на нее ступить без страха, как будто ты опытный канатоходец, довериться ей, открыться, поверить в то, что на другом конце тебя искренне ждут. Что не хотят воспользоваться лишь твоим телом и твоей бесбашенностью, что действительно интересуются твоей историей, твоими чувствами, твоими переживаниями и тем, что происходит у тебя в жизни. Что услышат твои слова, что разглядят твои слезы, что не порвут твои письма, не найдя для них места в своей душе. Но как это знать наверняка, как подстраховаться? Страшно ведь. Не хочется наступить на очередные грабли и улететь в пропасть с большой шишкой на лбу. (О, господи, опять эта дурацкая игра слов, “биг чиз мен” — “человек большая шишка”, а именно так звучал перевод этой фразы с английского, ровно сейчас сидел напротив нее и очень интересовался ее жизнью, вопрос зачем — чтобы помочь или чтобы потоптаться на ее прекрасном теле?)
Марго вдруг вспомнила мужика, которого видела сегодня днем, когда пошла в Ленбаххаус, Музей Кандинского. Он стоял при входе в музей — высокий, накачанный, поджарый. Яркий розовый свитер, надетый на него, подчеркивал… отсутствие головы. Однако нижняя часть тела приковывала к себе гораздо больший взгляд, чем шея, оканчивающаяся мягким срезом, — у мужика, что называется, стоял! И дорогие парусиновые брюки очень хорошо подчеркивали эту выдающуюся не меньше чем на 25 сантиметров часть тела. На сопровождающей скульптуру табличке было написано: “Современный мужчина”, потом имя автора (причем им оказался мужчина, австриец Эрвин Вурм) и материал, из которого мужик был сделан. Она тогда постояла несколько минут возле этого образчика современной скульптуры и сочла его гениальным, просто в точку — все мужики в первую очередь думают одним местом и уже потом, может быть, головой.
Маргарита опять посмотрела на Гилберта, теперь уже имея эту мысль в голове. Разумеется, он очень хочет трахнуть меня, — сказала она сама себе, — и это очень даже хорошо, мне это его желание нравится, я люблю ощущать эту сторону мужского ко мне внимания, но сейчас мне от него нужно не это, мне нужна близость иного рода.
Довериться ему или съесть шесть устриц и забить ими свое наболевшее в дальний угол живота? Марго обвела взглядом ресторан в поисках какого-нибудь знака. Ничего. Потом опять посмотрела на Гилберта, он явно чего-то от нее ждал. Нерешительно улыбнувшись ему, она стала водить глазами по улице, на пятачке которой и была устроена терраса, и вдруг зацепилась взглядом за витрину книжного магазина, расположенного ровно напротив того столика, где они сидели. На самом видном месте, под ярким и призывным плакатом с надписью “Bestseller от автора “Есть. Молиться. Любить”! оранжевым пятном горела книга “Законный брак”.
— Гилберт! — вдруг неожиданно воскликнула Марго. Мужчина за столом удивленно округлил глаза. — Я, — сказал он, улыбнувшись.
Ура. Это был призыв к действию, его-то Марго и искала — напротив нее сидел Гилберт, а знаменитую книгу, продержавшуюся в списке бестселлеров 187 недель и переведенную на 30 языков, написала Элизабет Гилберт, класс, вот это совпадение. Маргарита изобразила победное выражение лица и с легкостью осушила бокал с розовым вином.
— Ты веришь в знаки? — спросила она. Он опять улыбнулся и уверенно кивнул.
— Правда? Ты, такой успешный и влиятельный бизнесмен веришь в знаки?!
Конечно. Что тебя так удивляет?
Мне казалось, что мужики не верят во всю эту дребедень, — Марго посмотрела на Гилберта восхищенными глазами. — Я тоже. Я очень верю в знаки. Знаешь, у моего любимого писателя Кортасара герои ходили по городу и искали красные метки — бумажки, случайные обрывки плакатов, красные нитки, кусочки ткани и прочую фигню. Они таким образом находили подтверждение собственным мыслям и идеям, как будто овеществляли их, материализовывали. А вселенная всегда отвечает тем, кто ищет, она как будто подсказывает путь к ответам. Их нужно просто разглядеть и расслышать.
— Я не знаю парня по имени Кортасар, но я верю в разумные совпадения и в Бога, — сказал Гилберт.
— Я тоже. А я еще верю в другие знаки, знаки препинания и буквы, так что я тебе, пожалуй, напишу про себя, напишу большое и понятное письмо, которое ответит на все твои вопросы.
— Письмо? — Гилберт воодушевился. — Вот это да. Мне давно никто не писал писем, мне нравится эта идея, давай, — довольный он откинулся на спинку кресла. — Но почему ты не хочешь рассказать мне все прямо сейчас? Зачем ждать? Вдруг ты передумаешь писать и я так ничего не узнаю.
— Не передумаю, — ответила Марго, — ты мне нужен. Мы не случайно встретились и зацепились друг за друга. А рассказывать сейчас не буду, потому что история может получиться печальной и я могу неожиданно расплакаться. А я не хочу рыдать на плече у любовника.
-Но мы не любовники, — быстро отреагировал Гилберт.
Маргарита внимательно посмотрела на него, потом накрыла своей ладонью его лежавшую на столе руку. — Кто тебе сказал? Все может очень быстро измениться. Я еще не решила, что с тобой делать, человек большой босс.
Гилберт рассмеялся и нежно взял ее ладонь в свои руки. — Браво, помню тебя такой и люблю. Тогда я заказываю устриц, еще вина и смиренно жду, когда ты разрешишь мне войти. Маргарита удивленно подняла брови. — Войти в твою жизнь, шатц, — уточнил Гилберт. — Ну вообще-то ты уже в игре, но тебе об этом знать пока не стоит, — не сказала Марго.
Марго улыбнулась, пытаясь поймать за краешек одеяла ускользающую сонную сладость, и открыла глаза — жизнь показалась ей прекрасной. Именно здесь и сейчас ей было хо-ро-шо. В этой маленькой квартирке со смежными комнатами, где жила ее мама и куда она сама сбежала несколько дней назад, оставив на произвол судьбы большой дом и буйного мужа.
Маргарита встала, нашла в прихожей белые кроссовки и убрала их в шкаф. “Не нужны, — подумала она, — во-первых, потому что я куплю себе фиолетовые туфли, а во-вторых потому что теперь у меня есть Лошадь”. Она втянула носом манящий запах новоиспеченных блинчиков, доносящийся из кухни, опять улыбнулась и отправилась в ванную.
-Иди завтракать, душа моя, — крикнула мама из-за прикрытой на кухню двери, — тебе выезжать через полчаса, у тебя самолет уже бьет крыльями, так что поторапливайся.
Еще вчера Марго никуда не собиралась. Стоя перед зеркалом и намазывая толстым слоем мази Траумель большой свежий синяк на подбородке, она собиралась с мыслями, с чувствами, с остатками выносимого в последние годы мозга, с желанием разобраться, что же происходит с ней и с ее комфортным миром. Она искала того, кто сможет хотя бы объяснить, что в ее жизни не так. Она искала участия и поддержки, но кто мог ей их дать? Двум своим единственным подругам она ничего не рассказывала (на хрена им ее проблемы, когда своих хватает), маму жалела и не посвящала в подробности происходящего, психолог (пятый по счету за последние несколько лет) внимательно слушал ее, почти плакал вместе с ней и говорил, что она должна сама себя услышать и принять решение. Крутой совет принять решение, отличный, только какое-на-хер решение может принять человек, которому очень хочется повеситься на дорогой чешской люстре? Единственная ее поддержка пряталась между строк ежедневных и очень откровенных писем, которые она отправляла на другой конец города своему близкому другу, получая в ответ короткие, но очень важные для нее ответы со смайликами в конце. Но на ближайшие две недели эта призрачная связь была потеряна, поскольку получатель отбыл по делам в Лондон.
Явившись в ночи несколько дней назад в это убежище, Марго оккупировала мамину спальню, устроив на раскладном диване рабочий кабинет, где она, закрыв дверь, могла в любой удобный момент усесться писать, прислонившись спиной к стене и вытянув ноги. Маме ничего объяснять не надо было, она все прекрасно понимала. Много лет зная маргаритиного мужа, она научилась безошибочно определять причины ее визитов — если Марго приезжала к ней с ночевкой, значит опять был скандал, и опять крики, и, не дай бог, синяки. И значит опять она сбегала, иногда в чем была, без вещей, иногда на своей машине и с чемоданом, там уж как получится. И жалела дочь всегда, и переживала очень, и каждый раз, тяжело вздыхая, говорила: “Это никогда не закончится. Уходи от него, пожалуйста”. Маргарита кивала, жалела в свою очередь ее, они долго пили чай и разговаривали, а потом Марго уходила в свою комнату и не могла уснуть не в своей постели.
Неделя была не рабочая и Марго не надо было с утра нестись на Шаболовку в огромный ньюс-рум телевизионного федерального канала, где она работала шеф-редактором, неся ответственность за тексты и съемки 15 молодых и не всегда грамотных журналистов. Она спала до 10, а то и до 11, а потом в отчаянии и растерянности тупо сидела перед пустым экраном ноутбука. Брала «Учебник для женщин, подвергающихся насилию», выписанный с Амазоном из Америки, читала несколько страниц, пытаясь уложить в голове хотя бы несколько фраз, закрывала глаза и ясно чувствовала, что измучена и пуста, что ни на что сейчас не годится, что срочно должна сделать хоть что-нибудь. Только что именно сделать, она не знала.
Тоска и чувство безысходности обездвижили ее, нарушив связи между телом, душой и разумом, как будто посадили ее перед шахматной доской с 4 оставшимися фигурами и принуждали сделать ход, который в любом случае, и она знала это, приведет к ухудшению ее позиции.
Сегодня этот адский жизненный цугцванг (а только этим задиристым словом можно было назвать сложившуюся ситуацию) подсказал самый короткий путь — она отправилась в магазин, купила бутылку любимого Амароне и напилась в одиночку. А потом, глядя пустыми глазами в большие и красные телевизионные рты невест из “Давай поженимся”, вдруг приняла решение. Неожиданное и неочевидное. Она решила просто остановиться. Убрать свои нежные руки с неизменным алым маникюром с поля боя и понаблюдать за собой, просто понаблюдать, понять, что на самом деле она сама хочет, послушать свои внутренности, проникнуть в свои слепые зоны, спросить своих демонов, какого хрена им не живется спокойно. А для этого ей необходимо было перенести свое тело в другие обстоятельства, к другим людям и в другой мир, а значит сбежать немного дальше московского района Строгино, где и жила ее мама.
В дверь номера постучали.
У Марго остановилось сердце.
Она прекрасно помнила тот случай, когда в прошлом году она вот точно также уехала из дома после очередного скандала и, пожив в тишине и спокойствии несколько дней у свекрови, по случайно пойманному в сети предложению от Аэрофлота улетела за накопленные мили на выходные в Стокгольм. А войдя в холл приморской гостиницы с манящим названием Heaven… разрыдалась. На диване возле ресепшна сидел ее муж, пил белое вино и улыбался. Она стояла посреди огромного холла, не в силах остановить хлынувшие по щекам слезы отчаяния и непонимания того, как это вообще могло случиться, а мир как будто плыл вокруг нее, смеясь, перешептываясь, чокаясь хрустальными бокалами, телефонными звонками, открывающимися дверьми стеклянных лифтов, учтивыми “чем я могу вам помочь?”. Она едва не упала в обморок и едва сдержала свое тело от того, чтобы развернуться и, бросив чемодан, бежать из этого улыбающегося ада как можно дальше и как можно дольше. Она стояла, не двигаясь, как будто скованная цепями, выбраться из которых не было совершенно никакой возможности.
Представляешь, я каждый день просыпаюсь около пяти. Никогда раньше не просыпалась, а теперь да. Открываю один глаз и смотрю на лежащий на тумбочке телефон. Я желаю увидеть мигание маленькой кнопки в левом углу корпуса, которая кричит, молча кричит (телефон же в режиме без звука), кричит о том, что пришло сообщение. А оно может быть только ОТ ТЕБЯ, потому что другому нормальному человеку не придет в голову посылать поцелуи на другой конец города ранним-ранним утром, вместе с птицами и первыми лучами солнца. И от них на душе так тепло. Не знаю, от чего больше — от лучей или от этих коротких утренних слов. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. Господи, как давно мне никто не говорил их. И даже понимая, насколько они скороспелы и тонкошеи, хотя бы оттого, что рождены вдруг, за несколько дней, а не выращены годами, даже тогда я чувствую их чудное действие на весь мой организм и в особенности на мышцы лица — читаю, и глаза закрываются в легком блаженстве, а губы расплываются в улыбке.
«ВАМ ПИСЬМО!» — канал новорожденный, но уже 18+. Эксперимент писателя — с женским телом, мужским терпением и русским языком.
Подписывайтесь!!! Мне нужна ваша поддержка! Надо бы поскорее набрать мышечной массы. А наглости писать о том, что не принято обсуждать вслух, мне и так хватает
Кстати, в ТГ весьма интересно — публика приличная, каналы с массой информации по совершенно разным темам, ну и картинки — не обязательны. А пользоваться как мессенджером гораздо удобнее чем WhatsApp и уж тем более пыльным Viber. Удивляюсь, что еще не вся моя телефонная книга сидит в Телеге.
Если хотите, буду рассказывать, чего да как.
Подписывайтесь! https://telegram.me/tochka_Gmail
Люблююююю вааааас!
